— Ты что творишь, Ино? Повязки нельзя снимать! – Иш бегала кругами возле кровати своего брата. – Нет, нет, нет... доктор строго–настрого запретил трогать повязки!..
Казалось, Ино совершенно не слышит сестру. Он как завороженный смотрел на край бинта, который он отыскал на своем лбу наошупь и, отлепив крепивший его пластырь, поднес к глазам. Он не видел его. Вернее он видел не его, не бинт. А еще точнее, он видел бинт не так, как его видела, скажем, его сестренка Иш. Все было совершенно плоским и лишенным продолжения. Ино видел где начинается бинт, он видел где заканчивается бинт и начинается его рука, он видел стену... но совершенно не понимал как далеко до стены. Или как далеко от глаз он держит руку. Все было плоским. и к тому же черно–белым.
— Сестренка, сколько я пролежал здесь? – спросил наконец Ино.
— Недолго... чуть меньше суток. – Иш не на шутку волновалась. – как только ты упал без сознания я тут же вызвала врачей. Они положили тебя на носилки и сказали, что все будет хорошо. А потом мы долго ехали. А потом они увезли тебя в какую–то комнату и меня туда не пускали. А потом сказали, что ты здесь... Вот.
— Помоги мне добраться до окна, Иш.
Ино выпустил край бинта из рук, и тот повис на его плече. Сестра помогла встать ему с кровати. Ино держался за ее плечо, силы еще не полностью вернулись к нему. До оконного проема они шли около двух минут, медленно и осторожно. Ино совершенно не ощущал расстояния. Он понимал, что его ноги движутся, что он перемещает их вперед... И сам он движется вперед. Но все вокруг оставалось таким же плоским и однообразным. Чтобы не думать об этом Ино закрыл глаза.
— Вот смотри, братик. – с легкой улыбкой произнесли Иш. – из нашего дома его плохо видно... но отсюда. открывается просто потрясающий вид.
Ино открыл глаза. Он смотрел в пол. Его ноги как будто были у него перед глазами. Как будто все сдавил огромный пресс. Расстояния нет. Все в миллиметре от его глаз. Ино медленно ведет свой взгляд по полу, по подоконнику, по раме стелка, по улице... И замирает, когда видит его. Бесконечный. Невыносимо огромный и всепоглащающий шар воды.
Как рассказывал его дед, в свое время воды стало так много (что то там у них таяло, или текло откуда–то, дедушка не уточнял), что от ее части решили избавится. Построили длинную, предлинную трубу. Она выступала вперед примерно на половину расстояния от Земли до Луны. Один ее конец опустили в океан, а второй торжественно открыл Став Гагаракин, начав тем самым спасение Земли. Так как в космосе вакуум, то–есть отсутствие всего, в том числе и давления, а на Земле это давление есть, то, по всем законам, вода устремилась в область с меньшим давлением. Конечно первую воду пришлось качать насосами, но потом она сама равномерно "выливалась" с планеты в космос. Десятилетими. Открывались новые земли для заселения, новые источники нефти и прочих ископаемых. Но в нужное время механизм закрывнания не сработал. И вода продолжала уходит. И ушла практически вся, пока наконец власти не взорвали эту чертову трубу. С тех пор между Землей и Луной летал огромный шар воды. Иногда через него проходил отраженный от Луны свет Солнца. И все начинало играть голубыми тенями.
Ино смотрел на этот шар воды. Он был как будто перед ним. Ино протянул руку и уперся в стекло. Было ощущения, что его рука уткнулась не в холодное больничное стекло, а в этот самый шар. Расстояния не существовало. На закате солнечный свет напрямую попал в шар, и половина планеты была раскарашена радугой. И она, эта радуга, как будто тоже быля прямо перед ним.
— Это так красиво, Иш. – сказал Ино. – они как будто часть меня. все как будто часть меня... жаль только черн...
Он не успел договорить, так как стал появлятся цвет. А с ним и чувство расстояния. Но... всего мгновение. Ино поймал мгновение, когда не все цвета еще появились, и мир все еще был как будто у него перед носом. Все переливы красного, черного, коричневого, зеленого... Все было так рядом. Все было частью него. Он был всем... а потом все стало привычным.
— Доктор сказал, что все будет хорошо. – ничего не понимаюше произнесла Иш.
— Теперь все будет хорошо, – улыбнулся ей Ино. – Теперь я знаю, что она была права.